Неофициальный канал Московского Центра Карнеги — краткий пересказ последних материалов с Carnegie.ru.
Поделиться с друзьями:
Министерство финансов США представило «кремлевский список» — перечень «приближенных» к президенту России Владимиру Путину, против которых могут быть введены новые санкции. Судя по нему, американская исполнительная власть записала в пропутинские козлища всех российских предпринимателей и политиков, какие были видны на радарах на момент составления списка. То есть нельзя больше быть хорошим глобальным русским под гнетом Путина, можно только быть путинским русским — и никак иначе. О том, к чему ведет такая стратегия, пишет Александр Баунов: «Если раньше можно было ожидать, что за нормализацию отношений с Западом естественным образом выступает большая часть российской элиты, теперь она оказывается в общей неволе с той ее частью, которая против нормализации. Теперь обе половины — в чем-то естественные союзники. Даже там, где союз выглядит противоестественно Вместо размывания поддержки Путина список может стать причиной консолидации российской элиты, которую наказывают не за то, что она путинская, а за то, что она российская – если не вокруг Путина, то между собой».
2018-01-30 18:49:32
До выборов осталось два месяца, а до сих пор непонятно, зачем они вообще нужны. С заранее известным (который раз) результатом и с невпечатляющими официальными кандидатами (Собчак и Грудинину особо освежить и взбодрить гонку не удалось, как бы подконтрольные СМИ ни старались изобразить обратное) картина получается совсем печальной. Политологам выборы обсуждать тоже неинтересно — куда важнее то, что будет после них, каким будет транзитный период последнего путинского срока, кому и как будет передаваться власть, или будет этот срок все-таки не последним и как это будет реализовано. Тем временем Александр Баунов замечает, что все поствыборные дела с самими выборами связаны напрямую, а точнее с ответом на вопрос: «Кого именно Владимир Путин идет побеждать в марте 2018 года?»
Конечно же, не Собчак и Грудинина. И не призрачного Навального. Прежде чем ответить на этот вопрос, нужно уточнить, кого именно Путин побеждал на выборах предыдущих. В 2000-м противником была коалиция экономического реванша. На выборах 2004 года — уже сами крупные собственники-олигархи. В 2008 году предстояло победить тех, кто считал, что Россия не является устойчивой системой и передача власти от одного лица другому вызовет управленческий хаос и внутриэлитарный конфликт. В 2012 году противником были внутренние и внешние силы, которые вывели людей на улицы Москвы поздней осенью 2011 года ради смены режима.
Что же сейчас? Если это выборы итоговые, на них надо победить идею, что идущий на переизбрание президент что-то — а в наиболее радикальной интерпретации всё — сделал неправильно или чего-то важного не сделал. Когда мы внимательно слушаем смотрим все публичные выступления Владимира Путина: прямые линии, пресс-конференции, общение с трудовыми коллективами, встречи с молодежью, — они об этом, об отрицании зазора между потенциальным и реальным, между действительностью и возможностью. Все для фронта и для победы. Яркие новые лица, подобранные под нынешние выборы, кроме технической задачи повысить явку, призваны отработать идеологическую. Собчак и Грудинин олицетворяют два разных набора возможностей, упущенных, по версии критиков, Путиным — догматический либерализм и популистский хозяйский дирижизм соответственно.
И в общем и целом, демонстрировать призрачность альтернатив — важная мотивация проводить выборы для несменяемой власти. Правящие группы, однако, привыкают к тому, что это рутинная процедура, и пропускают момент, когда призрачными становятся они сами, а не альтернативы. Подробнее об этом — в тексте Баунова.
2018-01-19 15:20:35
Возвращаемся в строй после всех праздников — и сразу о главном, что за их время произошло, об Иране. О прошедших там протестах на Carnegie.ru написали два эксперта: Николай Кожанов, в свое время отработавший в российском посольстве в Тегеране, и журналистка — резидентка Ирана, которой для того, чтобы оставаться резиденткой приходится пока что имя свое скрывать под псевдонимом Марьям Хамеди.
«Разочарование уловила политическая элита страны и попыталась использовать его в своей внутренней борьбе, которая сейчас идет по нескольким направлениям. Сторонники президента Рухани активно пытаются подорвать позиции религиозных фондов и Корпуса стражей исламской революции в экономической и политической жизни Ирана. В начале декабря 2017 года они вновь обрушились на эти структуры с критикой, публично указывая на то, что силовики, несмотря на экономический кризис, стремятся увеличить объем выделяемых им средств в бюджете на 2018 год. В ответ консерваторы попытались вызвать массовые протесты против Рухани, чтобы напомнить ему, что он не так уж популярен в народе, как думает. Спровоцировав выступления, консерваторы быстро потеряли над ними контроль. По всему Ирану на улицы начали выходить тысячи протестующих с самыми разнообразными требованиями» — пишет Кожанов.
«Наконец, третьим фактором общественного недовольства стала череда банкротств финансовых пирамид. Новые банки (часто работавшие без лицензии) заманивали вкладчиков высокими (40% годовых) ставками по вкладам. Их предложения активно рекламировало телевидение, которому в Иране привыкли доверять, ведь обычно туда не допускают ничего без массы разрешений. Многие также вкладывались в строительство жилья, которое затем было заморожено. Через некоторое время иранские власти начали закрывать нелегальные банковские организации. Вкладчики теряли деньги и требовали, чтобы их вернуло государство. В некоторых случаях так и было сделано, но размеры афер оказались слишком велики. Власти стали раздраженно реагировать на протесты обманутых вкладчиков. Например, президент Рухани неосторожно заметил, что они, мол, сами виноваты — нечего было жадничать и нести деньги неизвестно кому. Дальше соцсети разнесли его высказывания в самые отдаленные уголки страны. И вот на этом напряженном фоне 28 декабря в Мешхеде прошли массовые митинги» — это пишет Хамеди.
И сходятся оба автора в том, что нынешние экономические показатели Ирана не так уж плохи ни сами по себе, ни на фоне соседей, но ожидания простых людей от отмены западных санкций оказались завышенными. Все экономические неудачи было принято валить на западные санкции, потому президент Рухани слишком распропагандировал ядерную сделку и связанную с ними отмену санкций, а молочные реки не потекли. Но для падения режима Рухани этих протестов совсем не достаточно.
2018-01-16 14:48:22
В среду, окруженный простыми российскими тружениками, Владимир Путин объявил, наконец, о своем участии в президентских выборах — 2018. Не то чтобы большая неожиданность, конечно, но само это заявление и его обстоятельства были все-таки важны для понимания того, что происходит и что будет происходить дальше. Собственно, про обстоятельства пишет Андрей Перцев: «Для президента важна спортивная атмосфера побед и достижений: Путин играет в хоккей в так называемой Ночной лиге, а после матчей в СМИ появляются новости — сколько шайб забил президент. Эту атмосферу президентская администрация пытается воссоздать и в избирательной кампании, а историю с выдвижением главы государства она превратила в образцовый спектакль по канонам классицизма. Для зачарованного актера и зрителя – самого Владимира Путина – были соблюдены принципы трех единств: место, время и действие. Но зрителям в зале эта классицистская пьеса показалась неестественной и архаичной».
Странным образом заявление Путина переплелось с последним словом Улюкаева. В конце концов, дело министра и избирательная кампания президента за год прилепились друг к другу и превратились в одно по сути политическое шоу. Суть этого шоу, как пишет Константин Гаазе, в том, чтобы ответить на вопрос «кто здесь власть?» — это Путин или все-таки Сечин? Гаазе строит красивую конструкцию, в которой есть Путин и «дневные» официальные правители России, а есть Сечин и правители «ночные». А главный вопрос четвертого срока — выполняют ли ночные властители России волю властителя дневного или действуют на свой страх и риск, без оглядки на человека, который придумал и олицетворяет эту новую русскую диктатуру.
А Екатерина Шульман тем временем рассуждает о том, как попытки самосохранения власти приводят к переменам. Это, конечно, имеет прямое отношение выборам—2018, но это еще и вклад Шульман в диалог о промежуточных институтах (см. выше). Про институты лучше прочитайте в самом тексте, а вот отдельно про самосохранение: «Политолог Дэниэл Тризман в своей недавней работе изучил 201 случай демократизации политических режимов с 1800 по 2015 год. Как выясняется, в 4% случаев демократизация случилась посредством сознательного ограничения государством своих полномочий (то, что мы бы назвали либеральными реформами), в 16–19% случаев — в результате элитного пакта. От 64% до 67% случаев относятся к тому, что ученый называет “демократизацией по ошибке”. Что это за ошибки? Система делала шаги, призванные укрепить власть, но в реальности ее ослабившие: диктаторы недооценивали силу оппозиции, не шли вовремя на компромиссы или на репрессии и в результате теряли власть; закручивали гайки с чрезмерным энтузиазмом, и переизбыток репрессий вызывал опрокидывающие режим протесты; назначали выборы и референдумы, на которых рассчитывали победить, а потом что-то шло не так; начинали военные конфликты, в которых проигрывали, и лишались власти. Довольно распространенный сценарий — условная перестройка, когда систему планируется не изменить, а слегка улучшить, но шаг за шагом перемены выходят из-под контроля, и происходит смена власти и политической формации. Интересно, что демократизация сознательного выбора — более распространенный сценарий для изменений, произошедших до 1927 года. Это понятно: на том уровне социально-экономического развития демократическое политическое устройство еще не было до такой степени универсальным требованием, и реформаторы шли впереди истории. Нынешних же консерваторов, реконструкторов и охранителей история сама толкает в горб в нужном направлении, вне зависимости от их внутренних представлений о смысле и целях своей деятельности».
2017-12-08 14:03:47
На выходных прошел архиерейский собор Русской православной церкви, на котором можно было узнать о состоянии церкви сегодня и ее отношениях с государством. В том числе на соборе (впервые за его историю) выступил и Путин, чья речь по идее должна была стать программной, но затерялась среди прочих предвыборных мероприятий. На Carnegie.ru собор разобрали Сергей Чапнин — с точки зрения внутрицерковной — и Андрей Перцев — с точки зрения внутригосударственной.
«Главное, в чем удалось убедиться, что среди епископата нет активных противников признания подлинности останков. Никто из присутствовавших епископов не захотел возглавить довольно обширную группу мирян и священников, которые выступают против такого признания. И это очень хорошая новость и для епископа Тихона, и для патриарха Кирилла. Второе и, пожалуй, самое неожиданное событие, связанное с собором, – письмо Филарета (Денисенко). Опубликованный скан письма очень показателен – это не бланк, а простой лист бумаги, на котором стоит подпись “ваш собрат Филарет”» — пишет Чапнин. «Собор закончился, проблемы остались» — резюмирует Чапнин и подробно описывает, какие три основные проблемы удалось выявить по итогам.
«Скорее всего, президент человек верующий, но вера его особая, на грани религии и геополитики. У России свой особый путь, православие – его часть и примета, но только часть, наряду с особыми российскими властями и воинством. Разумеется, президент и патриарх прямо не спорили: первый упоминал “самостоятельность” церкви, второй благодарил власть, что эту самостоятельность никто не пытается ограничить, как в былые времена» — продолжает Перцев и заключает, что речь президента — свидетельство того, что в Кремле видят ситуацию в обществе в целом и в РПЦ в частности в искаженном свете.
2017-12-06 15:16:18
Пока страна больше всего озабочена речью несчастного старшеклассника из Уренгоя, на Carnegie.ru разгорелся спор о промежуточных институтах. Формальным поводом можно назвать доклад кудринского ЦСР, который вышел в начале сентября и содержал рекомендации по внедрению промежуточных институтов в России.
Речь, если что, именно об экономике, то есть не о, например, сфабрикованных выборах, которые должны воспитать саму привычку голосовать у избирателя. В кредитной сфере это институты вроде строительных сберегательных касс, которые, например, существуют в Австрии, Чехии и других странах: они нередко работают лучше, чем ипотечные системы, и являются переходной ступенью в финансовой модели. Другой пример — разнообразные поселковые предприятия в Китае.
Так или иначе, один из авторов доклада, декан экономического факультета МГУ Александр Аузан выступил с дополнительными аргументами в пользу промежуточных институтов. Основная идея: если пытаться сделать все и сразу, то есть резко перейти к продвинутой экономической модели, то ничего хорошего не выйдет. Проблема в культуре, и промежуточные институты помогают ее решить с обеих сторон: они учитывают сложившуюся культуру, какой бы дремучей она не казалась со стороны, но и внедряют элементы той культуры, которая необходима для работы институтов современных, что в будущем поможет легко к ним перейти.
Спустя несколько недель Аузану ответил другой известный экономист, Сергей Гуриев. «Промежуточные институты требуют политической системы, ориентированной на долгосрочное развитие и готовой смириться с существованием сдержек и противовесов. По разным причинам в России до сих пор нет уверенности в том, что демократическая политическая система удовлетворяет этим требованиям» — пишет Гуриев. То есть в текущей политической ситуации при построении промежуточных институтов появятся и группы, в чьих интересах будет сохранение статус-кво — и эти группы начнут противодействовать переходу от промежуточных институтов к оптимальным. И что с этим делать — непонятно.
Рассудить всех попытался вице-президент Центра политических технологий Алексей Макаркин. Он соглашается с Аузаном в том, что промежуточные институты работают, но, проанализировав опыт Китая и Чехии, слова Гуриева о том, что для России он не особо релевантный, тоже подтверждает: «Те же представители элиты, которые сегодня осуждают вмешательство силовиков в экономику, завтра вполне могут попросить знакомого полковника или генерала помочь разобраться с конкурентом. И не видеть в этом ничего плохого — ведь все это делают». Что же делать в такой ситуации? Ответ одновременно прост и сложен: нужна цель. Допустим, промежуточные институты все-таки вводятся и даже помогают прийти к оптимальным, но для чего? Для европейского пути развития, которого большинство россиян не желают? Но и со своим особым путем тоже не все понятно; никто толком не может сказать, что это за путь и куда он должен привести, а если речь о том, чтобы стать «сверхдержавой», то смысла в построении современных рыночных институтов нет, потому что работать они в такой ситуации не будут. То есть нужны цели: в политике внешней и внутренней, в социальном и культурном плане. И цель эту должны увидеть и элиты, и общество — и хотя бы частично ее разделять. Но это, конечно, задача уже в разы более сложная.
2017-11-29 14:53:46
Ключевые черты африканского медоеда — невероятная для его размеров сила, живучесть и мстительность. Благодаря не до конца изученным способностям к регенерации, медоед может переработать даже яд кобры, полежав после смертельного укуса всего час в отключке. Небольшие медоеды нападают на зверей, на которых им на первый взгляд не стоило бы нападать, учитывая разницу в весовых категориях: львов, тигров и даже аллигаторов. Убить их, конечно, не удается, но прогнать со своей территории получается почти всегда, в чем легко убедиться, посмотрев многочисленные ролики в ютьюбе. Наконец, у медоедов прекрасная память: обидевших их людей и животных они запоминают надолго и стараются всеми возможными средствами испортить им жизнь. И нет, это не ошибка, это до сих пор канал Московского Центра Карнеги. А про медоедов мы пишем, потому что в их поведении нетрудно увидеть черты внешней политики России последних трех-четырех лет. Доктрина медоеда, пишет Михаил Коростиков, должна убедить конкурентов Москвы в том, что выгоды от посягательства на ее интересы будут куда меньше, чем потенциальный ущерб. А пытаться повлиять на внутреннюю политику России совершенно бесполезно. Единственный выход — признать за Москвой ряд интересов и договариваться. И Кремль действительно постепенно получает то, что хотел: признание в качестве очень опасного противника.
2017-11-17 12:39:56
Вчера тихо и без особых фанфар прошел 100-летний юбилей Великой Октябрьской революции. Настолько тихо, что многие даже заговорили о том, что российские власти специально стараются заглушить факт юбилея. А может, как пишет Александр Баунов, и не нужно было ничего заглушать, тема Октябрьской революции просто-напросто оказалась совсем мимо сегодняшней повестки: «В российском обществе нет какого-то особенно напряженного противостояния по линии, разделяющей сторонников и противников революции столетней давности, нет спроса ни на ненависть, ни на примирение, ни на раскаяние». Нет какой-то трактовки революции, которую нужно доказать или опровергнуть, нет выводов, которые помогут нам что-то понять про сегодня.
Впрочем, если тема самой революции смутна, то тема последовавших репрессий уже куда более актуальна. И в год столетия революции власти на самом деле не только не замолчали это событие, но и довольно умно поступили, установив памятник жертвам советских лагерей. «Оппоненты режима, — пишет Баунов, — хотели бы объединить образы сталинских репрессий и нынешней государственной власти. Государство, открывая памятник жертвам советских лагерей к юбилею революции, напротив, хочет связать тему репрессий в том числе с борьбой против власти. Идея недовольных властью состоит в том, чтобы сконцентрировать ответственность за репрессии на государстве; идея власти в том, чтобы распределить ее на всех, включая оппозицию. Выступая на новом для себя поле, отбирая у своих противников монополию на память о жертвах, разбивая жесткую связку между осуждением прошлых преступлений и текущей протестной повесткой, российский режим, возможно, ослабляет обличительные возможности своих оппонентов. Зато саму тему репрессий делает менее конфликтной, менее связанной с определенной социальной группой и носителями строго очерченных взглядов и дает шанс памяти о жертвах распределиться по обществу более равномерно. Большинство теперь может осуждать государственные, сталинские, революционные преступления, не чувствуя, что переходит в лагерь противников государства. Это сделает осуждение репрессий менее яростным и более “беззубым”, зато и более широким и необратимым. Для жертв репрессий и политического будущего России это, может быть, и не хуже».
2017-11-08 19:01:11
Главное событие прошедшей недели: завершился XIX съезд Китайской Коммунистической Партии. Почему главное — объяснять, наверное, не нужно: о роли Китая в сегодняшнем мире уже можно не распространяться, так что очевидно, что о больших переменах в китайской политике стоит знать всем. А случились ли какие-то перемены? Да, определенно. Как минимум теперь можно окончательно констатировать, что в Китае в лице Си Цзиньпина появился сильный лидер, вокруг которого строиться вся власть — этот процесс начался уже давно, а на этом съезде стал очевидным. Прошедший съезд КПК завершил эпоху старых правил и системы коллективного руководства. И первым зримым итогом съезда стало внесение имени Си Цзиньпина в Устав КПК — раньше этой почести удостаивались только Мао и Дэн. Впрочем, если сицзиньпинизация политической доктрины завершена, то всех остальных областей жизни Китая — только начинается. Подробно об этом в первом отчете Александра Габуева.
Но это еще не все. Также был объявлен новый состав политбюро и его постоянного комитета. Почти весь новый состав: либо прямые протеже Си, либо лояльные ему партийные боссы. Теперь Си уже не первый среди равных и не CEO China Inc., а сильный император, который после двух слабоватых предшественников восстанавливает позиции своей красной династии. Главный вопрос теперь в том, будут ли следующие пять лет посвящены еще большей консолидации режима или Си использует свою власть для проведения назревших реформ. О том, как Си превратил политбюро в свой двор — во втором отчете Габуева со съезда.
2017-10-27 16:45:43
Настало время поговорить о прошедшей серии отставок и назначений губернаторов — благо, она вроде как закончилась со снятием Турчака.
На Carnegie.ru первой на тему высказалась Наталья Зубаревич, которая считает, что произошедшее — это деструктивный удар по федерализму, которого и так не существует: «События последних лет — назначения, выборы, отставки и посадки губернаторов — показывают, что Россия еще дальше ушла от федерализма. Пост губернатора перестал быть столь заманчивым для карьеры и становится расстрельной должностью. Истории бывших руководителей республик Коми, Марий Эл и Удмуртии, Сахалинской и Кировской областей это подтверждают. Вряд ли молодые технократы испытывали восторг, узнав о своем назначении губернаторами». Все аргументы профессорки кафедры экономической и социальной географии России географического факультета МГУ и директора региональной программы Независимого института социальной политики можно найти здесь.
Далее тему развивает Андрей Перцев, с похожей мыслью: «Для молодых карьеристов назначения походят скорее на антирекламу: пройдешь обучение, поработаешь немного и поедешь спасать Ивановскую область от бюджетного дефицита».
И закрывает эту серию материалов Константин Гаазе: «Новым губернаторам вообще не нужны знания, они не должны искать подходы к людям и говорить с ними на их языке или языке блага и высоких идей. Они — управленческий спецназ, забрасываемый Москвой за линию фронта Вот он, смысл новой кадровой революции: губернаторов в прямом смысле слова готовят как диверсантов, отправляемых за границу видимого пространства кремлевского или белодомовского двора в пространство административной карты необъятной Родины. Отправляют, зная уже сейчас, что через неделю после заброски придется заподозрить собственных засланцев в двойной игре. Ни Сергей Кириенко, куратор региональной политики, ни его начальник президент Путин не могут предсказать наверняка, как сложится карьера одиннадцати губернаторов осеннего призыва 2017 года».
Иными словами, пытались сделать кузницу кадров, а получилось ровно наоборот. С другой стороны, та же Зубаревич уточняет: «Но не будем спешить — спящие институты федерализма при переходе к новому политико-экономическому циклу могут выйти из комы». И вот тогда эти люди будут уже иметь значение, но совсем другое.
2017-10-17 17:53:14